ОБ ОБУЧЕНИИ ДЕТЕЙ В НАРОДНОЙ КУЛЬТУРЕ. А.Андреев
Заметки и воспоминания А. Андреева
Считается, что основных два обряда детства: это первый – на первом году жизни, а второй – лет в семь-восемь иногда даже позже.
На самом деле первые обряды шли еще, когда ребенок в утробе, когда готовили его к рождению. Но вы знаете, что-то вроде обрядов проводилось с роженицами всегда. Условно говоря – посвящение роженицы в роженицу в виде подготовки. Никто, на самом деле, не задумывался о том, что на самом деле это был обряд не для роженицы. Это было первое посвящение ребенка в рождение, в жизнь.
По народной традиции, повитухой не могла быть женщина не рожавшая. И это станет сложностью у всех, кто хочет заниматься с детьми, но сам не рожал: и им придется на порядок больше труда вложить, чтобы стать повитухами. Точно так же и человек, который не преодолел в себе сам вот этого первого посвящения, сложности в первом посвящении, не имеет права, в принципе, принимать другие жизни.
Вы сами знаете, что до двух лет ребёнок знает даже свое предназначение к жизни: зачем он пришел. Потом, когда начинается переход в состояние обладание речью, эти знания начинают утрачиваться. Ребенок еще в утробе знает: зачем идет и идет ли он жить. Вот этот обряд, в принципе, первый – первое посвящение.
Примерно в год было второе посвящение – когда ребенка посвящали в пол: в мальчика или в девочку. Это был первый постриг, так обряд назывался. Девочку сажали на прялку, сажали на какие-то женские принадлежности труда. Мальчика сажали на седло, на саблю, на коня.
Потом шел обряд, который мог посвятиться со вторым: это - обряд посвящения во взрослые. Детей, для детей, тогда в 12-15 лет посвящали во взрослых: половозрелое состояние они приходили. Были тайные мужские союзы, были тайные женские союзы. Не знаю, что делали тайные женские союзы, кроме того, что они опахивали деревни, когда шла моровая язва. Но попадаться на дороге было нежелательно для мужика: они могли разорвать вообще.
Парней в 12-15 лет, когда они, по ощущению, созревали во взрослых, примерно на неделю, а иногда и дольше, отправляли в лес. Собирали команду и отправляли. Их посвящали в людей.
Для этого они их засовывали принципиально, по закону маятника, в противоположную сторону этой амплитуды, до предела – в звериное состояние. И вот, после того, как ощутил в себе зверя – ты можешь понять ценность того, что ты – человек.
<…>
Расскажу как это было 10 лет назад, разговаривал с одним старичком, которого звали Кошевой. Это было еще до революции.
Он говорил:
- Ты вот смотри, как нас учили старики – как с нами старики играли.
И он рассказал историю. Я ее потом записал кратко, буквально наметки о том, как их засунули в инициацию, лет в 12. Попытаюсь прямо его прямую речь рассказать:
«Нас на лето дедушка человек пять-семь взял мальчишек двенадцатилетних взял в ночное собирать травы. Сказал, что пойдем далеко. И, действительно, увел куда-то далеко, что мы уже не ориентировались. И… потерял еду в дороге.
Еще в первый день чего-то ели, а потом раз-раз увел с места, а все там осталось, то есть жили мы все это время на травах. Он говорит, что ничего, научитесь, зато, говорит, нюх будет. Я с тех пор съедобную траву нюхом ищу, то есть лечебную, ту, что есть можно. И мы пробыли, по сути, трое суток. Это теплое, очень хорошее время, наверное, июнь или август. Он нам у костров все рассказывал байки, про колдунов рассказывал.
Спать не давал вообще, а ночью холодно становится. Кто пробовал в августе спать в стогу сена – тот знает. Вообще две ночи совершенно не давал спать. А днем гонял, гонял, гонял, гонял. Причем так: комарье – особо не приткнешься, не поспишь – не дадут. Ночью, особенно на рассвете – холодно. Поэтому, как свет пошел, босичком же все, по россе собирать. Самый сбор по россе, говорит. Нельзя пропускать россы. На третью ночь привел в какую-то сторожку, а главное, в сторожке сказал, что идем к дому. Повел, повел. Начинает смеркаться. Все ходит какой-то взволнованный – потерялся, заблудился. Кое-как ночью выбрались к сторожке на болотах. Сам осунулся, посмотрел и говорит:
- Ну, парни, не дай бог.
Как только сказал, мы сразу все перепугались. Потому что мы все знали, там разбойники живут, там жила банда. Не дай бог, если это действительно так.
Вышли на какую-то избушку на болотах.
- Я пойду искать деревню, путь искать. Вы сидите в избушке и не высовывайтесь, и не пикните даже. Если это они, то прячьтесь, потому что они убьют.
Уел, а на болота нельзя – бучины, а бучины для нас страшно было тогда. Мы боимся. Выйти нельзя – утонешь, тропка была, непонятно какая. Как провел? Темно. Куда идти. Сидим, дрожим. Еды никакой. Ожидание. И вдруг, прямо рядом начинаются голоса. Наверное, привел родителей – нашел, он обязан вернуться с родителями.
Вот мы как дверь открыли, а там хари с ножами, с топорами, с ружьями. Штук пять. Увидели нас и началось….
Что только не делали: били, драли за волосы, издевались. Приволокли откуда-то здоровенный котел, в котором в бане воду кипятят. Поставили и сказали, варить будут того, кто сейчас не сделает чего-нибудь. Сейчас вот петь и плясать будете – петь кто будет плохо, того сейчас будем варить. Ножи воткнули рядом, разложили лук, хлеб, сало и ждут, когда нас варить и только выбирают. Натуральная стариковщина, как сейчас в армии.
Чего только не заставляли: зверей всяких заставляли изображать, играть. (Прим. Андреева А.А. Это типичный, кстати, случай, когда он рассказывал, что приходили же делать инициацию, в общем, твои родственники, твои дяди и прочие).
Действительно бьют, действительно таскают, мы абсолютно поверили, что убьют сейчас. И мордовали так, что время потеряли. Чего только не заставляли…
Кто сейчас зайца неправильно проскачет, тому уши отрежем, потому что у зайца уши должны быть длинные, а у вас не получается, значит вот нужны короткие. Чиркнули прямо одному. Зайцы и мыши были натуральные. Мышами заставляли ходить, играть в мышей, и кидали поленьями.
А помните, игра есть – кобылячья голова приходит и говорит: «Ну-ка, девочка, побегай. На тебе звоночек. А я в тебя буду кидать поленьями». Если ей удается тихо пробегать, то награда. За нее обычно бегает мышка. Вот как в сказке – заставляли бегать мышками, чтобы бесшумно, совершенно бесшумно. Как услышали – кидают поленом абсолютно реально.
Потом петь заставляли – сбросили в погреб и вытащили лестницу, и говорят: «Вот теперь будите учиться петь. Кто плохо споет, того вытащим и первого будем жарить. Сейчас будем выбирать». Они все выбирали с кого начать:
- Значит, запойте теперь по волчьи. Если кто будет тихо петь или глотку сорвет, того убьем.
Выть по-волчьи, действительно, - это очень спокойное и естественное состояние изливания звука. Если ты сорвешь глотку, значит не вошел в состояние. Потом вообще заставили зверьем ходить. Темно. Крышку захлопнули и говорят:
- Вы звери. Вот кто какой зверь есть, тот таким и ходит. Если сейчас кто-то не сможет зверем ходить, вот с того и начнем.
И началось. Вокруг темно же, ничего не видно. Вокруг зверье какое-то. Кто воет, кто рычит, кто хрюкает – двое сцепились, тут под ногами катаются. Кошмар вот этот вот идет. А страх еще, дрожь.
Потом далее, вдруг хором:
- Надоело, сейчас играть будете. Гуси, гуси… Что вы? Ну, кричать!
- Га-га-га!
-Есть хотите?
- Да-да-да.
- Так летите же сюда. Ну-ка, руки заткнули под мышки, засунули руки под мышки. Теперь машите крыльями и летите.
Там все плывет. И тут один как шарахнет над головой из ружья. Вспышкой такой разряд. И там:
- Замри!
Кто как пришелся.
- Мы сейчас уйдем, придем за тем, кто вот пошевельнется или звук издаст, того придем убивать. За ним и придем. Ждите смерти, поняли. И так ушли, на цыпочках. Значит, затаились где-нибудь внутренне, я замер в каком-то положении и дышу. Сначала мысль вроде была, что как чего. Ну тут вроде как вспышка дала разрядку – уже сам знаю, что-то не так со мной. И потом в какой-то миг пришла мысль, что вроде смерть ведь будет. И вдруг опять, вот эта вспышка как будто говорит мне, что где-то во мне хранилось. И она, вдруг, вот та же вспышка, что после выстрела, начинает разливаться. И я вижу – смерти нет. Жалость к себе вообще исчезла.
И я как стоял, как замер, и мне начихать. Пошло осмысление: хочешь жить – стой. Потом, вдруг вот эта вспышка: смерти нет. И тело исчезло, я стою – и все. Стою, не знаю ни времени, ничего. Нет времени.
Наверное, очень долго так стояли, но такое впечатление, что почти сразу вдруг шаги. Причем знаю: смерти-то нет. Идет хозяин, Идет смерть. Кто-то всхлипнул, засопел. Кто-то мне говорит: «Все равно нет смерти».
Я знаю, что она идет, но ее мне. Потом что-то захлопало, загремело и дверь приоткрывается – темень, не видно ничего. И оттуда голос такой:
- Гуси-гуси!
- Га-га-га! – кто-то сзади.
А у меня внутри та же говорится, я сам:
- Га-га-га!
Мы слышим дедушкин голос:
- Так летите же сюда, детушки.
Я говорю:
- Так мучают, дед.
- Ну, взлетели.
Тут-то мы и взлетели…»
Андреев А.А.
- Что, действительно летел?
- А как, взлететь недействительно?
- Ну, может ты там в воображении, летел?...
*Глава из книги
А. Шевцов
«Заметки о воспитании детей»
Издательское Товарищество "Роща Академии", 2013 год
* В оформлении использовалась картина
Владимира Маяковского. Пастушки, 1903 г.
