Когда Дядька учил меня своей Науке думать, он начал рассказывать о том, что Разум устроен Стожком. Я вспомнил, что Стожком моя бабушка называла пасьянс, который раскладывала, и сказал ему об этом. Послушав меня, Дядька сказал:
- Ну, так ты все знаешь! Тогда я не буду об этом.
И перешел к другому разговору, а я остался в страхе, что из-за своего невольного хвастовства многое упущу.
Однако впоследствии он не раз возвращался к образу раскладываемых карт и, надо признаться честно, я его понимал, будто действительно знал то, что говорила мне бабушка. Одним из примеров был его рассказ про Печище.
Изначально еще Степаныч дал мне определение: Печище - это объем свободного сознания, которым ты располагаешь. Остальное занято мышлением и сумасшествиями. В жизни ты всегда ощущаешь печище как способность охватить одним взором какой-то объем дел. И кто-то сразу смотрит широко, а кто-то узко. Про таких говорят - узколобый. На самом деле это описание печища. У кого-то хватает объема свободного сознания, чтобы охватывать большие задачи, а кто-то смотрит на все как в узкую щель или замочную скважину.
Я почувствовал, что это определение работает и соответствует чему-то во мне и каким-то моим наблюдениям действительности. И принял его без вопросов. Как бы удовлетворившись этим ощущением соответствия. К тому же Степаныч, который первым учил меня очищению сознания, сказал, что с помощью Кресения печище расширяется. И чем больше я буду очищать сознание, тем большие задачи мне станут доступны.
Он засунул меня в Кресение, можно сказать, силой. И весь год, что я у него бывал, мы постоянно занимались Кресением. А потом я вдруг непроизвольно отметил, что действительно что-то изменилось во мне и я стал как бы умнее или шире в том, как подхожу ко многим вопросам. У меня действительно теперь хватало чего-то, чтобы вмещать сразу большие задачи целиком.
Но зимой с 85-го на 86-ой год Степаныч ушел, и я продолжил свое обучение у Дядьки. Дядька одновременно продолжал то, что делал со мной Степаныч, и разрушал уже сделанное при нем.
К примеру, услышав от меня, что я знаю о Печище, он спросил:
- А тебя ничего не настораживает? Ну, все соответствует наблюдениям?
Честно говоря, я слегка растерялся, потому что при жизни я Степаныча яростно любил-ненавидел за его постоянные измывательства надо мной. А вот после смерти он стал непререкаем. Он теперь был первой ступенью моих новых знаний, а значит, чуть ли не основанием всего меня, по крайней мере, моей новой личности, которая решила родиться. У Степаныча я прошел и выдержал все ужасы курса молодого бойца, всю стариковщину и дедовщину первого полугода службы. И вдруг кто-то сомневается в истинности моих убеждений!..
Тут я понял, что вколоченное в меня Степанычем убеждениями и запомнилось, а не понялось. Кстати, подобная беда происходит со многими новичками. К их несчастью, я не умею, как Дядька, разрушать эти омертвелости, не убивая при этом желания идти дальше. Дядька для меня до сих пор величина недостижимая.
- О чем это ты? - сумел я разыскать вопрос.
- Ну, смотри сам. Ты говоришь, что печище - это объем свободного сознания, которое у тебя еще осталось. А при этом описываешь, скорее, способность, чем объем.
Вот чем мне не нравился Дядька, так это своей способностью спокойно уничтожать мою уверенность в том, что я умный. В отличие от Степаныча, он не выглядел колдуном и не вел себя как колдун. И взгляд у него не был страшным. Но разрушал он во мне еще больше, чем Степаныч.
Как умный человек, столько повторяя для себя определение печища, как свободного сознания, еще не занятого мышлением и сумасшествиями, мог не заметить, что говорит о способности видеть широко? Эта мысль меня потрясла так, что краска прилила к щекам. Я точно опозорился перед Дядькой.
- Э, да ты переживаешь, а не думаешь! - заулыбался он, - так ты на веру примешь, а как же Наука думать? Вот смотри...
Это «вот смотри» каком-то образом меня спасло, и я не сразу понял, что именно так Дядька включал мой разум, то есть запускал думанье, которое и начинается с созерцания.
- Вот смотри сам, каковы признаки печища. С одной стороны о нем можно сказать, что оно у всех разное, то есть имеет размеры. Что еще?
- Еще оно расширяется. То есть может расширяться у одного человека, значит, может и сужаться.
- Ну, во всяком случае, на стариках мы видим, что с возрастом у нас мозги уж не те становятся, - сделал он невинные глаза, - нам уж все труднее догонять вас молодых своей мыслью...
Издеваться Дядька не умел. После Степаныча это все было совершенно невинно. Так, шутка. Я только вздохнул в ответ.
- Ну и еще одно наблюдение. Это самое Печище, вроде бы должно лежать вне остального мышления, раз оно свободное сознание. Однако ты с его помощью решаешь задачи. Значит, впускаешь в него куски остального мышления, а потом освобождаешься от него.
- Действительно, - вдруг дошло до меня, - Если бы это было такое же сознание, как то, что занято мышлением, оно было бы однородно и просто последовательно заполнялось бы образами. И тогда, впусти печище в себя образы, оно ими заполнилось бы и все...
- Вот! - кивнул он, - К тому же ты упустил, что можно и по-другому описать работу Печища. Поскольку ты все время здесь, когда думаешь, все время как бы неподвижен, то кажется, что ты в середине и подтягиваешь к себе мышление, которое как бы облаком висит вокруг тебя. Подтягиваешь в Печище. А если взглянуть по-другому. Это сознание заполненное памятью неподвижно относительно тела, а ты путешествуешь по нему своим печищем, разглядывая разные части. На что похоже?
- На глаз, - ответил я. - Точно луна такая, которой я вожу по сознанию, как круглое окно, которое умеет закрываться и открываться...
- Ну-ну. Пусть будет так. Главное, что теперь ты можешь его изучать. Вот опишем, что видится. Во-первых, это какая-то способность сознания, звучит приемлемо?
- Вполне.
- Значит, Печище - это сознание. Хотя и не такое же, сознание, которое хранит в себе память, то есть мышление и прочее.
Я кивнул.
- К тому же печище как-то связано с объемом. С объемом сознания.
Где-то внутри меня точно волна прокатилась от этих его слов: значит, он все-таки не воюет со Степанычем и не отменяет все, что тот сказал! И тут же пронзила следующая мысль: он просто идет дальше!
- Идем дальше,-точно подслушав меня, улыбнулся он, и тем перехватил мое внимание, - Печище способно что-то менять в себе. Соответственно, меняется и объем Сознания, которое ты можешь рассматривать...
- Как зрачок!..
- Как зрачок в глазу. Но с возрастом этот зрачок сужается, точно зарастает. А кресением его можно снова очистить или как-то расширить.
- Или усилить способность?
- Гм. Вот у тебя, ты говоришь, эта способность усилилась? А можешь ты при этом сказать, что это ты ее усилил?
- Пожалуй, нет...
- Вот то-то и оно. Ты чистил, убирал помехи. А усиливалась она сама. О чем это говорит? О том, что это, скорее, не способность, а орган. Один из твоих членов, обладающих способностью...
Дядька обладал потрясающей меня логичностью. Точнее способностью рассуждать последовательно и видеть малейшие противоречия рассуждения и несоответствия с действительностью. Единственное, что меня с ним примиряло, это то, что он искренне меня этому учил, ничего не утаивая.
- А раз это орган, то возможен вопрос, - он посмотрел на меня, и я понял, что вопрос должен задать я.
- Какой орган?
- Вот видишь, как язык нас ловит. Ты используешь иностранное слово, и оно задает не тот вопрос. Это оно его задало, а не ты. А ты скажи орган по-русски.
- Ну, член. Ты уже сказал.
- И вопрос.
- Какой член?
- Э! - усмехнулся он. - Это ты по образцу. А ты всмотрись в само слово и задай вопрос, который в нем скрыт. Который напрашивается. Орган - он сам по себе. А член?
- Ха! Член чего?!
- Вот! Ну и?
- Член чего? А чего?
- А чего бывают члены? Конечно, не политбюро. Чего? Чему он у нас принадлежит?
- Телу... - растерянно вымолвил я. - Какому телу?
- Вот так-то вот, - погладил он меня по голове, точно ребенка. - Ну да попьем чайку, чтобы не отчаиваться. А потом посмотрим, как это самое печище можно пощупать.
И мы пили чай и «щупали» печище еще долгое время. И щупали, раскладывая карты и собирая стожок.
* м.пособие
Наука думать. Упорядочивание разума. СТОЖОК. Глава 6.
А. Андреев
Издательство "Роща"
