***
С маленьким дитём в дому сидела бабушка или свекровь. Мать-то почти не сидела, много работы было. И старушек раньше в няньки нанимали. Мать на работу идёт, а она в избе с ребятишками сидит, тютёшкается с ними. И дети постарше жили в няньках, их нанимали, скажут: «Двадцать-тридцать копеек в месяц» — и они водятся с маленькими всё лето. Про таких говорили: «пестуном заделался». Известное дело: дитю не порча игрушка, а порча худая прислужка, потому доглядывали, что там пестунья байт ребёнку. Брали тех в пестуны, кто с дитём ладит, добро обходится, да басенцы там ему разные плетёт. Не каждому-то доверяют своего малого, недобрых да призорливых к дитю не подпускали.
(Архангельская область, 42)
***
У нас так говорят: «Не тот отец и мать, кто родил, а тот, кто вспоил, вскормил да добру научил». Я когда нянькалась с внучонком, учила: «Не ломай, Алёшенька, ни веточки, ничего. Видишь, берёзка листоватенькая, кудреватенькая, она как девушка в сарафанчике беленьком стоит. Берёзка много-много добра людям делает: дровами избу согревает, лучиной освещает, соком больных питает, дёгтем скрип колёс унимает, из её лыка лапти плетут, веником избу метут. И птичку, Алёшенька, нельзя бить. Видишь, воробейка, он как мальчишка в сером армячишке. Полетел к нам в огород и спрашивает: «Чив-чив, чей горох?». А мы ему: «Наш горох». Он и улетел. Чего только внучку не порасскажешь. Детушек-то воспитать — это не курочек пересчитать.
(Белгородская область, 68)
***
Ввечеру, когда все дома съезжались (кто с поля, кто с моря), там все поужинали. Отец взялся сеть вязать, мать прясть коноплю, а невестка там что-нибудь вязать. А бабушка лезет на печку и дитям: «А ну-ка, леший вас возьми! Лезьте на печку, не мешайтя там!». Вот пузанов туда всех. Там бабка сказки и рассказывает на печке: как медведь на липовой ноге, на берёзовой клюке по деревне идёт; как Добрыня-богатырь Змею-горынычу головы секёт; как Морин-морянин на баркасе за море плывёт. И небывальщину-неслыхалыцину наплетёт:
Ехала деревня мимо мужика,
Вдруг из-под собаки лают ворота.
Выскочила палка с бабою в руке
И давай дубасить коня на мужике.
Крыши испугались, сели на ворон,
Лошадь погоняет мужика кнутом.
Деревня закричала: "Мужики горят!".
Бабы сарафаном заливать бежат.
И уснёшь ведь там на печке, и тебя спать переносят.
(Архангельская область, 49)
***
На коленях у меня дитёнок сидит и бесконечно ему баишь: «Шёл Бай по стяне, нёс лапти на спине и себе, и жане, и дитёнку по лаптёнку. Бай денёк?» — «Бай!» — «Ты говоришь «бай» и я говорю «бай». Шёл Бай по стяне...». Ему надоест, слушать не хочет и говорит: «Ня нада!». А я: «Ты говоришь «ня нада», и я говорю «ня нада». Шёл Бай по стяне...» — то же самое продолжаешь увсё. Что он скажет, ребёнок, то опять это повторяешь. Он уже не хочет слушать «Шёл Бай по стяне», всё равно баишь ему. Повторяешь, что ребёнок скажет. И спать его уложишь. А он прыгает всё у меня в кроватке, просит: «Бабушка, бай мне сказочку, буду спать». —«Ну, спи ты, уж буду, пробаю тебе сказочку». — «А какую ты мне?» — «А вот какую: идёт Бирюк по лесу с мяшком. Навстречу ворона летит: «Карр-карр! Куда, Бирюк, идёшь?». А тот ей байт: «Иду к Ваньке в дом. Кто не спит, в кроватке не лежит, того за чубок дергану, за пяточку укушу, в мяшок посажу, в лес унесу, в крапивку брошу, ножкой топну!». А дитёнок, Ванька мой, байт: «Ложися, бабушка, скорей под одеял ко, а то Бирюк в лес унесёт...»
(Смоленская область, 148)
***
Играли в детстве. Маленьких детей в семье было очень много у нас. Соберёмся с ними на лужайке. Усаживаем ребятишек на брёвнышке. И начинаем играть в «кота». Этим детишкам наклдём на головки щепочек -- это у нас сметана в крыночках. А один из игроков — коток, сидит где-то в сторонке и наблюдает за крыночками со сметаной. Сейчас мать уходит на базар от детей. Коток тут как тут, является и всю сметанку слизывает с крыночек, (это он с головок щепочки сбрасывает). И кот побежал, все детишки за ним. Бегут и кота ловят. Поймают кота, колотят его и припевают:
Уж били кота,
Колотили кота!
Не ходи-ка ты, коток,
По сметанку, по творог
К бабушке в погребок!
Была у нас ещё игра «Около горшеньки», с бабушкой её заводили. Вот я мать. У меня, у матери, десять детей. А бабушка сидит на земле и копает ямку. Маленькие детки около этой бабушки кругом ходят. Все за подол за мой ухватятся, друг за дружку. И начинаем петь:
Около горшеньки
Галки вьются,
В руки не даются!
Около горшеньки
Галки вьются,
В руки не даются!
Подходим к бабушке. Я, как мать этих детей, спрашиваю: «Бабушка, бабушка, чево ты делаешь?». Бабушка мне отвечает: «Ямку копаю». — «На что тебе ямка?» — «Иголочку ищу». — «А на что тебе иголка?» — «Мешочек сошью». — «А на что тебе мешочек?» — «Камешков накладу». — «А на что тебе-ка камешки?» —«Твоих деток лукать! Твои дети у меня лук-чеснок срывают и в меня камнями кидают!». А мы все побежим, а бабушка за нами бегает, и ловит нас эта бабушка. Вот такая наша детская игра была.
(Владимирская область, 86)
***
Девочек прясть и вязать учили. Гребень для них был. Были маленькие ципахи — для чистки шерсти. Были также маленькие престницы — для прядения. Каждый мужчина, хозяин-отец, он мог сделать детскую прялочку. Выделает прялочку такую маленькую да кудельку ещё туда воткнёт. И учили прясть тогда. Взрослые собирались вечером прясть. Все пряли, и маленькие с ними. Первым долгом их приучали «сткать» — скручивать нитку, а потом только мотать. Вот вытянет девочка две ручки вперёд и с веретёшка уже сматывает нитки. А потом ей: «Ну-ка давай сядь, попряди». И для начала не шерсть дают, а куделю какую-нибудь. И мотает она, а толку, тут-то не вертится у неё, а всё ж тоже хотца. Четвёртый год только мне шёл, а уже маленькая прялка у меня была, и бабушка учила прясть. Привяжет пук кудели, тут садишься за прялку и скручиваешь на веретено нить-то.
(Архангельская область, 64)
***
Я с малого возраста приучала дочку к домашним работам. А не приучишь сызмала, так там уж поздно будет. Я помню, у меня Гале третий годик был, так она всю посуду перемоет. Встанет на лавку и моет, ведь раньше лавки были у стола. А вот Ирина , ей четыре годика было, так она всю картофь с дедом посадила. Дедушка ямку сделает, а она клубень из корзинки берёт и росточком кверху ложит в ямку, Дедушка завалит, опять ямку сделает. И вот идут по бороздке и кладут. Так всю-всю картофь и посадили. Крошечка такая, а уж раббтлива, вот в огороде морковь рвёшь, а она тут же помогает. Иголочку дочкам давала, и они шили что-то понемножку. Маленькая прялочка была, отец делал . Так уж они пряли эдак. Кудельку-то ещё жалеешь им, а толстую вот отрепью, худой сер привяжешь, и они приучаются, попрядывают. Так когда они уж приноровятся к этой работе, то и кудельку им не жалеешь, даёшь прясть.
(Архангельская область, 57)
***
У меня вот внучка была, ей ещё три года, придёт: «Бабушка, дай мне тряпочек, я буду куклу сама шить». Ну, я ей там тряпки дам, вдену нитку в иголку, и сидит она шьёт».
(Краснодарский край, 115)
***
У нас, у детей, свои обязанности были. Каждый вечер разжигали самовар. Для него девочка набирала древесного уголька на растопку, а брат постарше обязан был подготовить чурочек. Когда взрослые из житницы приносили овёс лошадям, у девочки была своя мерка особая, которую ей насыпали для подкормки ягнят. Вот она в специальное корытечко, лоточек, накрошит хлебца, овсяца положит, и ягнятки едят. Еще в школу девочка не ходила, а уж шила лоскутные одеяла. Нарежут ей лоскутных цветных треугольничков, квадратиков, и целый день она сидит и шьёт. И мотала, сматывала початки нитяные, подготавливая их к тканью. В будни пряли, ткали, мотали, а вязание кружев считалось как отдых, развлечение, вот по воскресным дням и вязали кружева. Я уже где-то с шести лет вязала варежки, носки.
Были для детей маленькие косы. Вначале учили косить, давали советы. Брали ребёнка сзади за руки и подсказывали, как нужно правильно в ритм шагать и руками взмахивать. Так детскими руками косят, а потом отпускают и подсказывают только в счёт. Дети жали маленькими серпочками, приучались к этой работе. Жали в специальных жнивных рубашках и в бахилках. Они были из лыка, их замачивали, и они делались как костяные. Дети у всех работали. Никто праздно не гулял, гуляли только по воскресеньям. А уж если не работали, то сидели с маленькими грудничками у люльки.
(Владимирская область, 86)
***
Умел дитя родить, умей и научить. Прялка сделана была маленькая. Прялочка крашена была, там соломкой узор был изукрашен. Я ещё и в школу не ходила, бабушка мне эту прялку принесла. Вот кужель к гребню привязала, дала веретено. Она сидит и прядёт, и я сижу, пряду. Первым делом бабушка напряла маленько на веретено, намотала на клубочек и сожгла. Потом пепел посыпала на кусок хлеба и говорит: «Съешь-ко с робятами, чтоб лучше прясть было». И я пряла, не сам чистый лён, а худую куделю, ведь училась только прясть, и жалко, а то напорчу. Бабушка меня учила, и я быстро научилась прясть. И вязать учила, спицы даст и кусок пряжи: «Вот, вяжи!» — говорит.
Варежки ли, носки ли показывала, как вязать. Пока не выполнишь, то и на улицу не пускала. И прясть всегда так давала задание: пять ли мочек, шесть ли мочек, хошь пряди, хошь не пряди, а к вечеру, чтобы было сделано. Для детей были маленькие косы и грабельки. И маленьких ребятёшек косить учили и сено грести. Были и маленькие серпики жать, на рынках продавали.
(Тверская область, 175)
***
Малыши сами брались за какую-либо работу, что им по душе. В четыре годика дочка уже тяпала траву маленькой тяпочкой. Её делали для того, чтобы полоть лук. А в пять годов она уже пряла на маленькой прялке. Рано вязать, вышивать начинали. Бабушка сидит, вяжет, а внучка: «Бабушка, покажи мне». Она и показывает. Алка возьмёт две иголочки и начинает сама завязывать. Детей заставляли по дому убираться, подместь, водички вот подать. Приучали к работе с малых лет. В три годика Ваньке отец дал ящик старый и посыпя ему туда гвоздей. Так он молотком избил гвоздями весь этот ящик, места живого не было. А отец повынимал эти гвозди, высыпя их опять, и мальчик снова повбивал их в ящик.
(Курская область, 123)
***
У нас говорили: «Дай Бог вспоить, вскормить, на коня посадить, а если дочь — за прялицу посадить». В четыре года уже учили прясть куделю, чесать, вязать. Вот взрослые вязали нижнюю часть чулков-карпеток, а более простой верх давали вязать девочкам. Детей водили в огород. Глядишь, по картошке малыш ходит, говорит: «Ну, наросла какая трава!» — и пробирает её. С пяти годов дети уже пахали, ходили с прутом, погоняли быков на пашне. Приучали казачков езде на лошади. Сламывали лозу от вербы, отстругивали, на конец верёвку привязывали, узду. Вот малыш садился верхом, помахивал плёточкой и скакал, словно на лошадке. Раньше с четырёх лет у мальчиков были постриги, их стригли и сажали на коня — это, значит, они выходили из младенчества.
(Волгоградская область, 91)
